Она повернулась к теодолиту и посмотрела в трубу: на соседней точке начальства уже не было, значит, оно двигается в ее сторону. Юля развернула трубу градусов на сорок пять и посмотрела еще на одну точку, на ней стоял теодолит, а в сторонке в траве лежала Женька, сверкая своими голыми ягодицами. Это был ее дневной моцион, когда Боря начинал двигаться от точки к точке, она быстро раздевалась и загорала аки нудист. Ее ничуть не смущало, заметит ее Миллениум в оголенном виде или нет: во-первых, он ей нравился, а во-вторых, как она говорила: «В теодолите все перевернуто и непонятно».
Юля еще раз сверилась с показаниями прибора и сделала проверку расчетов, все было верно и можно было расслабиться, она задрала футболку повыше, осмотрела свои оголенные ноги на предмет прилипающего свежего загара и растянулась на траве. На ней были коротенькие шорты цвета хаки, они как нельзя лучше подходили для дневного загара. Она и Женя таскали с собой еще пару джинсов, так как вечером становилось довольно-таки прохладно и приходилось переодеваться, перед тем как отправиться в лагерь, взгромоздив на себя пятикилограммовый теодолит со столь же тяжелой треногой. Боря, естественно, ворчал, понося на чем свет стоит женский род, он немало стебался над тем, как они паковали с собой на точку косметички, крема от загара, джинсы и еще бог весть что. Сам же щеголял в одних и тех же штанах, днем он их закатывал до колен, Юля так и видела эту картину, как Боря приговаривает: «И джинсы превращаются в оригинальные шорты». Вечером он их, наоборот, раскатывал донизу и не мерз. Естественно, ему было гораздо проще: снял футболку, надел футболку, снова снял. Знали бы они, что тут, в глухой тайге, можно будет позагорать, прихватили бы с собой купальники, и всем было бы легче, Боря перестал бы ворчать, девчонкам не пришлось бы таскать с собой по два комплекта одежды.
Еще один член их группы, Миша, или попросту Сандаль, был в пяти километрах от них. В первый день, увидев их женскую компанию, он откровенно сплюнул со словами: «Пропала работа». Затем взял сумки, развернулся и направился к машине, которая должна была доставить их в аэропорт. С самого начала он жутко не понравился Юле, заносчивый, самовлюбленный хлыщ, но со временем стало ясно, что он единственный человек в их маленькой группке, которого можно назвать душой компании.
– Загораем? – на холм взобрался Боря, он деловито направился к теодолиту и начал перепроверять замеры «туриста практиканта».
– Чем еще тут заниматься? – Юля встала с травы и подошла к нему почти вплотную. – Там все нормально, Борь, я перепроверила, могу шлепать на следующую точку.
– Угу, топорик прихвати, там видимость нулевая, позанимаешься физкультурой немного. – Миллениум мельком бросил взгляд на ее записи. – Все циферки угадала, молодец. Предупреди Женю, что я иду к ней, иначе случится конфуз.
– Да ты вроде уже все в теодолит рассмотрел. – Юля засмеялась, отбрасывая со лба черные, как смоль, волосы и демонстрируя свою очаровательную улыбку с ямочками на щеках.
Боря молча посмотрел на нее, пошевелил бровями и двинулся в сторону Жени, потом остановился метрах в тридцати от нее и крикнул:
– Про топор я серьезно, березки на точке поросли, проруби в сторону Женьки и своей точки, встретимся там часика через полтора, два. – Он достал сигарету из кармана и закурил.
– Борь, дай сижку, я свои в лагере оставила. – Юля уже было направилась к нему, но он остановил ее.
– Здоровее будешь, и… детям курить вредно. – Он развернулся и быстрым шагом отправился прочь.
– Злодей. – Она не сильно-то и хотела курить, но запах табака, донесшийся до нее, разбудил желание, придется теперь мучиться до самого вечера, пока они не вернутся в лагерь.
Юля подошла к рюкзаку и вытащила из него рацию. Первые дни, только получив эти игрушки, они забивали эфир ежесекундно, пока Миллениуму этот цирк не надоел, и он обещал более не менять им аккумуляторы до самого возвращения на Большую землю, теперь приходилось экономить, хотя обе знали, что батарей хватит на месяц беспрерывной болтовни.
– Жень, ворчун к тебе топает, хватит светить своей попой на полтайги. – Она присела у теодолита, оторвала травинку и сунула ее между зубов, желание курить нарастало.
– Сейчас, уже одеваюсь… – Юля невооруженным глазом видела, как Женя нехотя встала у теодолита и начала натягивать на себя трусики.
– Погоди, не одевайся, – эфир разорвали помехи, голос едва пробивался сквозь них, – я бегу к своему теодолиту, Женя, притормози. – Это был Сандаль, он был в своем репертуаре. Все они знали, что его точка находится вне пределов видимости и скрыта широкой грядой холмов, он прогонял параллельный ход для путей обеспечения.
– Ага, сейчас, – Женя говорила, слегка растягивая слова, получалось весьма томно, если не считать ее детского голоска, – встану во весь рост и помашу тебе ручкой. – Она была прирожденной кокеткой и заигрывала со всеми мужчинами, что были ей симпатичны, надо сказать, что Миша с Борей были аполлонами геодезической науки.
– Женька… – помехи прервали Мишу, – попрыгай, я не вижу тебя, пигалица ты наша. – Он засмеялся, Сандаль не упускал возможности подколоть Женьку насчет ее роста. Она была весьма миниатюрная и аккуратная девушка, ее едва было видно из-за установленного теодолита на треноге, хотя в ее распоряжении было еще как минимум четыре года, говорят, люди растут до двадцати пяти, не меньше.
– Придурок! – она сказала это без злобы, смакуя и растягивая каждую букву. – Вечером с Юлькой разденем тебя в дурачка, там посмеемся.